Братишка всхлипнул, обошел вокруг куста и снова встал рядом.

— Что же делать, а вдруг это и правда шпион?— вслух подумал я.— Может, на станцию сообщить?

— Так он и будет ждать. Услышал выстрел и убежал в лес,— возразил Генка.

— Надо его самим увести на станцию. Скажем, что это мы стреляли, у нас ребята в кустах сидят,— поправил Славка очки.— Руки за спину спрячем, будто у нас самопалы. А если он нападет — будем кричать, с троими-то он не враз совладает.

Мы осторожно пошли за Славкой и увидели в кустах небритого незнакомого человека. Он сидел на валежнике, ел хлеб и запивал его водой из бутылки.

— Кто это тут стреляет?— спросил он, обернувшись к нам.— Так ненароком и в человека попасть можно.

— У нас тут стрельбище, стрелковый кружок пришел,— соврал Генка.— Мы бы вас попросили пройти на станцию, а то тут пули летают.

Незнакомец отставил бутылку и сунул руку в карман.

— Тихо, не шевелиться!— срывающимся голосом выкрикнул Славка.— Чуть что — сразу пальбу откроем!

— Эх вы, вояки,— улыбнулся незнакомец, вытаскивая носовой платок и вытирая губы.— Я-то знаю, что ничего у вас за спиной нет, а меня вы приняли за шпиона. Ну, верно я говорю?

Незнакомец не спеша закурил, поднялся и отряхнул брюки.

— А вообще-то вы молодцы, так и надо. Пойдемте, мне уже на поезд пора.

Мы шли следом, пристыженные и удрученные. В комнате дежурного незнакомец пожаловался начальнику станции:

— Меня, Зуйков, чуть было не арестовали. Грозились даже подстрелить. Вот и приезжай к вам ремонтировать аппаратуру.

— Ты уж на них не сердись, время теперь такое,— примирительно улыбнулся Зуйков.— Сам знаешь, какое время. А вы, ребята, правильно действовали. Только одному из вас надо было бежать на станцию, а двум следить, чтобы диверсант не сбежал. Учтите это на будущее.

ЧУЧЕЛО - АВТОМАТ

Дни шли за днями — быстрые, тревожные, хлопотливые. Время разворачивалось, как туго свернутая пружина, события мелькали, будто в калейдоскопе.

За все лето не выпало ни одного дождя и раннее солнце пряталось в сизом дыму: до сих пор где-то горели леса. В поселок стали одна за другой приходить похоронные. Почтальона ждали с нетерпением и тревогой: что он принесет — солдатский треугольник или серую бумажку с казенной печатью? В магазин стали реже привозить товары и продукты, и там теперь выстраивались длинные очереди.

Травы, что мы посеяли,— взошли и зазеленели. На горе, да и возле реки, трава была бурая, сгоревшая на солнце, а у нас в огороде стояла изумрудная зелень.

— Аппетитная, прямо хоть в рот клади,— перегибаясь через забор, причмокивал губами дед Кузнецов. После ухода отца в армию он стал заговаривать с нами и даже интересоваться, как служит отец.

— А какую хворь можно этой травой вылечить?

— Из нее на фабрике сначала лекарства варят,— со знанием дела объяснял Славка.— А потом этими лекарствами лечат. Кровохлебка останавливает кровь, белладонной лечат желудок, а валерьянка успокаивает, когда человек нервничает.

— Ну, кино,— удивлялся Петр Михайлович, набивая трубку и гладя кудлатую бороду.— Лекарства — и растут на грядке, как брюква. Раз так, ишобы подсеять надо.

Савелича занимало другое.

— Исключительно дружно взошло, теперь бы морозами не пришибло. Поди, хорошую деньгу за травку отвалят.

— Триста рублей за килограмм,— не моргнув глазом соврал Славка.— А вот за эту пятьсот.

— Ну, не могет быть,— насторожился Савелич.— За сушеную или сырую?

— За сушеную, конечно. Но если рано посеять, можно большую деньгу огрести, лекарств теперь надо много.— И он неприязненно отвернулся.

Чучело, чтобы отгонять ворон, Славка решил сделать не простое, а механическое.

Обыкновенные пугала стояли во всех огородах. Для того, чтобы сделать такое пугало, надо было вбить в землю кол и прибить к нему перекладину. Потом натянуть на получившийся крест рваную одежду, а сверху нахлобучить какую-нибудь старую шапку. Таких пугал птицы боялись, но только первое время. Потом они привыкали к ним и преспокойно разгуливали по огороду.

— Надо, чтобы перекладина свободно поворачивалась на колу. К ней надо прибить еще две палки, чтобы походили на руки,— вслух размышлял Славка, по привычке потирая переносицу.— К одной из них вместо паруса прикрепим лист фанеры, а к другой — камень. Наверх, вместо шапки, наденем ведро. Чуть дунет ветер, палка с фанерой отклонится, а палка с камнем поднимется и стукнет по ведру: бу-мм! Вот и весь фокус.

Тут же мы принялись за работу. Я, правда, при этом только присутствовал: мне еще ничего не разрешали делать. Но шов уже не болел, и я рад был поднести молоток или гвозди, или выломить из городьбы палку.

К вечеру работа была закончена. Чучело получилось на славу: тут не только ворона, но и человек мог испугаться. Правда, «руками» оно не размахивало и не било по голове себя: не было ветра.

— Подождем немного. Может, еще подует,— с надеждой посмотрел Славка на небо.— В сумерках всегда начинается ветер.

Мы зашли в избу и стали кипятить чай.

Бум-м, бум-м! — раздалось вдруг со двора. И еще громче: бум-м-м, бумм!

— Ну вот, я же говорил,— обрадовался Славка.— Работает, как часы!

Мы выскочили во двор и смущенно остановились. Около пугала стоял братишка и кидал в чучело камни. При каждом попадании ведро тоненько пело, и Шурка подпрыгивал от радости.

— Ну молодец, ветродуй лопоухий,— похвалил его я.— Теперь будешь заменять ветер. Пойдем спать, а то тебе надо рано вставать и кидать в чучело камни.

Проснулся я от какого-то разговора. Мать в этот вечер принимала продукты и должна была прийти поздно. Их привозили с «вертушкой» — вагоном сборного поезда. Сначала их надо было принять, потом погрузить на телегу и привезти в магазин.

— Что вы тут делаете, что вам здесь надо?— услышал я взволнованный голос.— Это чужой двор и нечего вам тут делать. Уходите, а то позову сторожа.

— Не бойся, мама, это же чучело!— соскочил я с кровати, распахивая дверь.— Мы его только сегодня сделали.

— Вот, варнаки, напугали,— облегченно вздохнула мать.— А я-то подумала, что в огород залезли. И воровать-то нечего, а испугалась.

В это время наконец-то дунул ветер, чучело подняло «руку» и ударило себя по «голове»: бум-м!

— Вовремя ты вышел, сынок, а то бы мне и на самом деле пришлось идти за Савеличем.

ГОВОРЯЩАЯ ПАМЯТЬ

Уходя на работу, мать подала мне табель и наказала сходить записаться в школу.

— Давно надо было, да я как-то выпустила из виду.

От нашего дома до школы было рукой подать: стояла она за линией, левее станционного здания. Весной в поселке начали строить новую школу, но теперь вокруг бетонированного фундамента сиротливо возвышались горы брусьев и досок. Из рабочих почти никого не осталось, и строительство прекратили.

Школа была маленькой, неприглядной, всего с одной классной комнатой. Полы в классе были покрашены, парты — тоже. Терпко пахло олифой, стружками, клеем. В огромной комнате было тихо и пусто, слышно было, как о стекло билась одинокая муха. Только из каморки, примыкающей к классу, доносились приглушенные голоса. Я прислушался.

— Вообще, Глафира, я тебя понимаю,— возбужденно гудел мужской голос.— Но ведь и меня ты должна понять. Если ты не согласна, я больше не могу оставаться в этом поселке. Для меня это мучительно — ходить с тобой по одной земле и знать, что ты любишь другого. Насильно мил не будешь, но ведь я не могу без тебя, Глафира!

— Не надо об этом, Алеша, я тебя очень прошу, не надо,—мягко, но настойчиво возразил женский голос.— Я сама думала, что с Петром у нас просто дружба. Но когда проводила его, поняла, что без него мне не жить. Пусть придет хоть без рук, хоть без ног, все равно он будет желанным.