Кунюша заелозил по земле, собирая пшеницу, а Надя повернулась и быстро зашагала вперед.

— Мальчики, ну чего вы там мешкаете?— окликнула издалека Глафира.— Догоняйте живее.

— Они переобувались,— как ни в чем не бывало, крикнула за всех Надя.— А Николай Голощапов вещи в колхозе забыл, обратно пошел в деревню. Да вы не беспокойтесь, он догонит — это же рядом!

ИСЧЕЗНУВШИЕ ЛЕКАРСТВА

Всю обратную дорогу мы рассуждали о том, что нам делать с нашей плантацией. Травы, наверняка, замерзли или засохли, но мы все же решили их убрать и отправить для пробы в город. Но когда я заглянул в огород, увидел, что грядки голые: на них не было ни одной травинки. Только открыл дверь в избу, как навстречу бросилась мать. Она суетливо помогла мне раздеться, потом так же быстро ушла в комнату, и я услышал, что она всхлипывает. В прихожей на табурете сидел насупленным Шурка и ковырял пальцем в стене.

— Чего натворил, говори сейчас же,— подступил я к нему.— Чем маму обидел?

— Я не обидел, я греться ходил,— собираясь заплакать, зашмыгал братишка носом.— А оно взяло и сгорело.

— Что сгорело, где сгорело?— не понял я.

— Да сено я тут купила, оно и сгорело,— заступаясь за Шурку, через стенку сказала мать.— Глупый он еще, ничего-то не понимает. Зажег костер в огороде около стога, а сено и вспыхни. Но теперь оно нам больше и ни к чему...— Голос матери дрогнул и она заплакала.

Еще никогда я не видел ее такой растерянной, жалкой. Даже когда отец сидел в тюрьме, она никогда не падала духом. Возвращаясь после тюремного свидания домой, она как ни в чем не бывало радостно хлопотала около печки:

— Потерпите, сынки, сейчас подою корову, напою вас парным молочком. А это что — снова чашку разбили? Ну, ничего, силенки в вас прибывает — вон на какие мелкие куски расхлестали. Будем пить из консервных банок: опять же посуды мыть меньше.

Горестное предчувствие сдавило мне сердце.

— Корову украли? — чуть не закричал я.— Или под поезд попала?

— Беги, сынок, к кому-нибудь, зови на помощь людей,— быстро запричитала мать.— Надо ее дорезать, пока она еще теплая. Подохла наша корова, за стайкой лежит Буре-енка!

Не помня себя, я стремглав бросился к Кузнецову. Дверь оказалась на замке. Тогда я перемахнул через забор к Савченко.

— Савелич, у нас корова подохла, дорезать надо, помогите скорей!

— Чего же ее дохлую резать,— флегматично заметил Савелич, отесывая бревно.— Собаки ее и так съедят.

— Да нет, она еще теплая, надо кровь выпустить. Пойдемте скорей!

— Мясниковская работа законных денежек требует,— назидательно протянул Савелич, втыкая топор в бревно.— Потом за неделю в бане не отмоешься.

— Да мама заплатит, вы не бойтесь. И вашей собаке потроха будут.

Савелич засунул за голенище нож, взял оселок, фартук, ведро.

— Ну, показывай, где дохлятина.

Я повел его за стайку прямо по огороду. На наших грядках были отчетливо видны следы коровьих копыт. Возле лежала наша Буренка. Савелич стал точить нож.

— Когда сгорело сено, корова открыла рогами воротца и сама зашла в огород,— вышла на крыльцо мать,— Надо было ее выгнать, а я подумала, пусть пощиплет напоследок вашей травы, пока она не совсем засохла. Прихожу на обед, а она уже мертвая!

У меня комок подкатился к горлу. Я сел рядом с Буренкой, обнял ее за шею и горько заплакал. Прижимаясь к ней, я вдруг почувствовал, что под рукой что-то стукнуло: тук-тук. Я наклонился и услышал, что Буренка храпит.

— Савелич, да она живая,— что было мочи, закричал я. — Сердце у нее бьется!

— Сейчас перестанет,— вытер Савелич нож о пиджак. — За работу отдадите заднюю ногу.

— Не дам, не дам! — как клещ вцепился я в шею Буренки.— Корову резать не дам!

Буренка сонно открыла глаза, жалобно замычала и опять захрапела, жалобно, еле слышно.

— Воды, скорее ей дайте воды! — закричал Кузнецов, с трудом перелезая через, забор. — Да она что, белены объелась?

— Не белены, а травы, ну, той, которую мы сеяли. Резать не дам, она спит, валерьянки наелась!

— Ах, оголье, вот тебе и лекарство! «От желудка лечат, успокаивают». Вот тебе и успокоили! Ишобы вы тут стрихнину насеяли.

Савелич недовольно забрал ведро, фартук и, что-то бурча под нос, поплелся задами домой. Петр Михайлович принес теплой воды, стал растирать Буренке спину и шею.

К вечеру корова окончательно очухалась и, как ни в чем не бывало, замычала, требуя, чтобы ее подоили...

ЗАБАВНАЯ ШКОЛА

К нашему возвращению заведующей школой назначили Славкину мать. Она долго отнекивалась, но потом ее все-таки уговорили. В Киеве она преподавала английский язык, а здесь пришлось учить первоклассников и третьеклассников. Во время уроков она часто задумывалась, и ребятишки вовсю списывали друг у друга диктанты и задачки. Злой Захлебыш сразу же прилепил ей кличку Печальная Лиза.

Славка уехал учиться на соседнюю станцию, и теперь видеться с ним мы могли только по воскресеньям. Там была семилетка, а при ней интернат.

Школа у нас была забавной: в одном классе учились сразу два класса. Два ряда парт назывались вторым классом, два — четвертым. После обеда наши места занимали первый и третий классы. Так мне учиться еще не приходилось.

Пока меланхоличная Мария Петровна объясняла нам материал, второклассники решали задачки. Когда классную работу выполняли мы, она занималась с ними.

Мы с Генкой сели на последнюю парту во втором ряду, Артамонов с Костылем пристроились поближе к печке, Кунюша и Захлебыш — возле окна. Первые парты облюбовали девчонки. Место рядом с Надей Филатовой пустовало: на нем в прошлом году сидела Кузнецова Галка.

На первой же перемене Кунюша чуть не подрался с Вовкой Рогузиным. Это было невероятно: Кунюша всегда заискивал перед Костылем, стараясь ему во всем угодить. Костылю это нравилось, и он простил ему летом даже историю с украденным пулеметом.

Сегодня во время уроков, когда Мария Петровна что-то объясняла второклассникам, Кунюша настраивал музыкальный инструмент. Засунув лезвие безопасной бритвы в щель парты, он оттягивал ее пальцем и блаженно закрывал глаза. Лезвие пело, как надоедливый комар, ребятишки оглядывались. Кунюша довольно ухмылялся. Захлебыш открыл беглый огонь по второклашкам из малокалиберной рогатки, сворачивая пульки из газетной бумаги. Перед, звонком раскачался и Вовка Костыль. Он незаметно подкрался к Наде Филатовой и привязал ее косу к спинке парты.

После звонка Надя резко вскочила и, вскрикнув, опустилась на парту. Из ее раскосых глаз брызнули крупные слезы, Костыль довольно загоготал. Кунюшу словно стукнули поленом по голове: сначала он побледнел, потом покраснел, схватил Вовку за воротник и тихо, но твердо шепнул:

— Выйдем, хмырь, потолковать треба.

Вовка иронически смерил его с головы до ног и снисходительно разрешил:

— Пойдем, потолкуем.

Когда мы выскочили во двор, Костыль уже держал Кунюшу за грудки и старался угодить кулаком в подбородок. Кунюша изворачивался и пытался оторвать ему ухо.

Мы бросились к драчунам, силой растащили их в стороны. У Кунюши вздулась отвислая губа, Вовкино ухо пылало июньским маком.

— Погоди, я тебе кишков отмотаю,— пригрозил Костыль, отплевываясь и ощупывая покрасневшее ухо.— Совсем ошалел, что ли?

—- Не будешь на девчонок рыпаться,— огрызнулся Кунюша, вытирая губу.— Нашел кого задевать.

— А ты что — девичий пастух, да?— успокаиваясь съязвил Вовка.— В щенятника превратился?..

Занятия проходили шумно, с гомоном и шепотками. Мария Петровна разрывалась между двумя классами.

Когда второклассники, отдуваясь, писали диктовку, краснощекий мальчишка с соседнего ряда бесцеремонно подтолкнул меня локтем.

— Слышь, ты хорошо пишешь диктовки? Проверь, десятушку дам. Только чтобы ошибок не было.

— Это кто же установил у вас такие расценки?